Они усаживают малыша за специальный стол и оставляют его смотреть.
Его тонкое тело как маятник раскачивается на короткой верёвке и вскоре останавливается.
В это же время другого мальца вздергиваю в воздух за ногу.
Он дрожит от холода словно пластиковая мембрана.
Они заносят биты за головы.
И взрывают младенца словно долбаную пиньяту.
Все его нутро взлетает на воздух как конфетти.
После этого мальца, который сидел за столиком, отпускают передать послание.
«Ты напишешь, что он должен сказать? Пиши».
И я гневно начинаю печать.
Вдавливаю клавиши, словно это пальцы того урода, который меня зачал.
Сдавливаю каждое гневное предложение, будто это его горло.
Наполняю стакан.
Вдавливаю бэкспейс.
Наливаю себе ещё…
Ритм!
Тарабаню по столу.
Я! Я! Я!
Выстукиваю двойные, тройные… ритмы!
Восьмыми и шестнадцатыми.
Топаю ногой. Раз- рАз. Да! Два! Еще раз раз. Бам, бам-бадабумц. Смешанный ритм. Бадди Рич.
Тройной!
Бэнни Гудман.
Перемешанный!
Арт Блеки.
Все туда, туда, к отполированым рекошетам вселенной!
Я снова пытаюсь написать, что всё было по-другому.
Пытаюсь запомнить время.
Звук делается громче, и я не могу усидеть. Я встаю!
В УГЛУ
Я чувствую эту белизну и остроту стен.
Рулоны обоев, обволакивающие пространство.
Обои, обернувшие стены.
Р
М
Т
И
ДВОЕ
НЕТ
ТРОЕ
ГЛУ
ЛУ
У
ПОТОЛКА
Стены социальных страниц, замкнувшие круг воображения.
Пробиваю…
Топот! Стук! Начинаю тарабанить ногой в деревянную стену.
Я отступаю строчку, пишу.
Кручёный!
Слышу громил за стеной.
- ЧУВСТВУЕШЬ ЭТО?
- ПАХНЕТ МАШИННЫМ МАСЛОМ.
- В ЭТОЙ ДЫРЕ?
- ЭТО ИЗ ГАРАЖА. ТАМ СТОИТ МОЙ МЕХАНИЧЕСКИЙ ДЕМОКРАТ.
У меня, как у секундной стрелки, начинается тик… Всё не так.
Я рву на себе одежду, дрожу!
Сопротивляюсь, возражаю.
Тихо!
Как звенящий парад рано утром.
Из всех частей моего тела.
Я знал, что грешны не мы!
Грешна наша одежда, ведь это она воняет и рвется.
что пробила наши головы
Я не мог так просто принять всё то, к чему стремится моё поколение. Не мог просто взять и купить! Убийство и грязь, не выходя из квартиры.
Заказать жизнь на дом с доставкой.
Уйти от забытого предсказания.
Я пытался!
Задержать дыхание внутри сдутого шарика. И не то чтобы это как-либо помогало. Я просто следил за временем, вспоминал, смотрел на часы.
Смотрел и считал.
Смотрел
Смотрел и считал.
Количество кругов.
ГЛАЗАМИ
Пересчитывал двадцать восемь раз.
Громилы смеются над шуткой.
Один из них говорит, что пора поторапливаться.
«Почти! Осталось выкинуть лишнее».
Когда чаша стала действительно переполненной.
Когда стало ТАК много лишнего, начали появляться ужасные вещи.
Никто не мог их остановить.
Стихи без рифмы. Политические романы. Секция научной фантастики. Сколько её ни читай…
Вся эта смесь культур оказалась быстрого приготовления.
Они заливали и заливали. Заливали её бесконечным потоком воды.
С
Т
Е
Н
А
и
считал
Насчитывал всегда один.
ПОД МОИМИ
НАМАТЫВАЛА
ЧТО СТРЕЛКА
Тогда я ещё вчитывался в тексты великих.
Читал залпом.
Запихивался Хаксли, заедал Сандраром, заливал в себя тексты Паунда, Батая, Арто…
Целиком проглотил Генри Миллера.
И ВСЁ, ЧТО Я ОЩУЩАЛ –
Вода, вода, вода - в их текстах, между страниц, внутри строчек. Разливалась на сотни рукописей, затапливала тома, мемуары, эссе и критику. Всё это была ВОДА.
И я чувствовал себя обманутым, по-настоящему обманутым…
«Я ненавижу, когда меня обманывают! Заткнись!»
Теперь я и сам состою из воды.
Ты – то, что ты ешь. Поэтому ты не добавляешь этих идиотов в свои друзья. Ты смотришь…
Ты смотришь.
Ты смотришь.
Ты смотришься хереново на этом селфи.
«И сколько мы с них хотим?!»
Я всё пытаюсь вспомнить, когда это произошло.
Нужно написать точное время. Когда это было?
Было время вставать? Время идти? Военное время? Мирное время? Всё время пытаюсь вспомнить…
Заканчиваю.
«Беги!»
– Ты прочитал?!
– Прочитал.
– Ты понял?!
– Я понял.
Малой добегает домой и все, что он может сказать: «рокопо у папая попо». Он же совсем ещё ребенок.
В О
Д А
ТЫ СМОТРИШЬ
ТЫ СМОТРИШЬСЯ
ТЫ СМОТРИШЬ
ТЫ СМОТРИШЬСЯ
ТЫ СМОТРИШЬ
ТЫ СМОТРИШЬСЯ
ТЫ СМОТРИШЬ
ТЫ СМОТРИШЬСЯ
Made on
Tilda