Всё это неважно. И я неважный. И этот столб. А важно только то, что в 1924 году…
По существу расскажу и по твари… божьей… прихожьей… Только вот, знаете…
Спросите! Давайте! Ради всего святого. Я с радостью всё расскажу.
Видите? Фонари. Вот почему.
И залезть на фонарь было важно, и не слезать с него. И я, понимаете, не нашёл, на какой именно нужно залезть, и от отчаяния забрался на первый… как это… попавшийся.
«Даниил Хармс с приятелями ходил ночью по Невскому и лазал на фонари».
Я вам по памяти процитирую:
Честно. Теперь только по делу. Строго.
Это имеет отношение к делу!
И всем нравится. Понимаете? Быть похожими.
Из-за этого все… сливаются. Сильно. В огромное месиво.
И к сути. Иксу… Не надо быть похожим на букву. Не помню какую. Другую. Потому что не надо. Вообще быть похожим. Потому что… о чём я вам говорю…
Вы поймёте сейчас. Я всё объясню. Это к делу.
Все похожи. Я тоже. Честно пречестно. Я это вам говорю.
Потому что в форме вы все тут, а друг на друга всё равно похожи меньше, чем все… вокруг.
Все эти подвёрнутые скинни, и чокеры и, будь они прокляты, парки, чёрные, зелёные парки, и фотографии… модные, фотофильтры, сериалы… от Netflix и всё, что вокруг.
Все стремятся. Пробуют. Узнают.
Станешь таким же. Довольным. Сольёшься.
ЛЮБАЯ РУБАШКА ОТ ХИЛФИГЕР СТАНЕТ ДЛЯ ТЕБЯ СМИРИТЕЛЬНОЙ
Пока хуже одет, пока не обзавёлся другом-фотографом, пока…
Ты, конечно, можешь быть против, но только пока отличаешься от этих людей.
Как надо делать – не надо… Уверуй в свою индивидуальность. Как будто… Но не забудь подвернуть штаны.
В смысле, вам. То есть… абстрактное ты. То есть…
А Хармс нет. Хармс всегда был собой. И это что-то… чёрт!
Даже вещи не хотят быть собой.
Можно это не в прото… поп? тип? кол? Протокол. Потому что… На самом деле… В чём суть?
Но все хотят быть стильными. Никто не хочет быть собой. Все ссут.
Телефоны пытаются быть плеерами, диваны – кроватями, телевизоры – вай-фай антеннами… Даже они, понимаете… писают.
Вернее… Простите. За «ссут».
Я не могу. Извините. Всегда говорю «извините». А все говорят… «будь собой».
И современная русская литература – это…
И это уже почти признанье. Я вот… серьёзно. Правда. Почти вот закончил. Немножко. Вы просто поймите, что все… все всем подражают.
Хармс – звезда. Вот. Точно. Об этом я говорю.
Вы знали, что… у Бирмы звезда на флаге?
И реакции… мы к главному… реакции ни-ка-кой. Всем просто плевать. И я даже в расчет не беру…
Снимал на улице брюки, стоял голышом напротив окна соседей, пил чай с огурцами, ходил в бриджах и в гетрах…
Всю прошлую неделю я делал то же, что Хармс в тридцатых, в двадцатых… в каких-то там…
Поэтому я и тут. Это часть
Не казино, в смысле, суть. А Хармса. Даниила Хармса. Под которого я оделся. Потому… что… Да… Потому.
А Хармс был исключением. Вот оно что.
Правило может без исключений, а исключение без правил не может.
Только я… не бываю в казино. Они же запрещены. Но где-то, конечно, есть. И в этом… вся суть.
Я вообще очень-очень везучий… Везувий… Витрувий… Когда я бываю в казино, мне даже однорукий бандит аплодирует. Такой вот везучий.
Это ценно. Хорошо. Очень хорошо, что вы меня всё-таки… взяли, я вам тут, блин… зуб даю.
Все компилируют. Все копируют. А… Хармс. Был.
Не был бы таким, если бы не все эти законы, нормы, порядки.
Хармс не был бы таким уж вот сумасшедшим. Без чая, без… нет.
Когда все как на подбор. Писатели, люди, поэты… называли себя совестью эпохи и много спали.
Все люди. Уже двадцать лет. Не понимаю, что говорю.
Современная русская литература – Франкенштейн, собранный из «Носа» Гоголя, «Кишок» Паланика, «уха» Ницще… дышащий «Дыханием» Беккета, мучимый «Тошнотой» Сартра, разъедаемый «Чумой» Камю…
моей акции, понимаете? Сидеть здесь –